Юлия Рыбакова

«Мы соединяемся в одно целое»

— Ты давно в P.S.?

— С 2006. Я только закончила МГИК, а у Сергея Алексеевича как раз начиналась летняя программа. Он с труппой ездил по детским лагерям, и им катастрофически не хватало актёров. Пригласил меня. Я сыграла один раз, два. Так и осталась.

— Звучит как довольно поспешное решение. Не пожалела?

— Ничуть! Я с детства хотела стать актрисой. Когда мне было лет 10, я собрала свою собственную труппу! Мы с девочками поставили несколько сказок. Репетировали дома, сами делали декорации, а потом ходили по детским садикам, договаривались с заведующими, показывали свои спектакли. И самое удивительное, что нас пускали! Не знаю, с чем это было связано, это была полнейшая самодеятельность. Наверное, они смогли разглядеть в нас адекватных подрастающих актёров.

— Актрисы есть и в кино. Почему театр?

— Кинематограф и театр — совершенно две разные области. Обе интересны, но последняя мне ближе. В театре актёр живёт здесь и сейчас. У него есть возможность прочувствовать момент, окунуться в переживания своего персонажа без дублей и без выдёргивания его из амплуа. Но есть и другая сторона — если он напортачил, то нет шанса реабилитироваться. Только в следующей сцене он сможет компенсировать свой провал. В театре самое главное — это актёр. А в кино он занимает одно из последних мест, потому что свет, звук, монтаж — всё это может испортить фильм, как бы прекрасно человек не сыграл.

— На сколько я знаю, ты также работаешь в P.S. режиссёром и педагогом. Что самое трудное?

— Моменты беспомощности. В силу опыта, моего или других актёров, не всегда удаётся объяснить им, какую сцену я хочу видеть. Конечно, можно просто выйти и показать — мол, тут нужно сделать вот так. Но это самый проигрышный вариант. В таком случае актёр начнёт лишь копировать тебя, но не проживать свою роль. Это больно.

— Уф, непростая профессия. А что самое любимое?

— Порой я настолько вживаюсь в кожу (или шкуру, как в случае с Сильвией), своего персонажа, что чувствую себя на одной волне с залом. Мы соединяемся в одно целое. Это бывает не часто, но когда происходит — каждое моё малейшее телодвижение или слово — всё это находит отклик в зрителях. Это ощущается так, будто сотни пар глаз разделяют моё видение. Будто все эти люди дышат со мной в унисон, а их сердца замирают в момент, когда замирает моё. Кстати, наверное, именно поэтому кино мне нравится меньше — там ведь не бывает таких моментов.